такое кино
Тропы. Глава девятая
Утро пришло с сообщением, коротким, как удар тока. Оно вырвало Дэшэна из вязкого, серого сна, в котором он бесконечно листал чёрно-белые фотографии. Это был Вэньбо.
«Кажется нашёл внука Морозова. В Фейсбуке. Тоже Сергей. Родился в Екатеринбурге — это бывший Свердловск. Сейчас живёт в Москве».
Так просто. Несколько кликов, и вот она — нить, протянутая через полвека и тысячи километров. Дэшэн смотрел на экран, и ему казалось, что эта цифровая лёгкость — кощунство по сравнению с тяжестью той истории, которую они пытались распутать.
Я пишу ей письмо. Нет, не ей. Ему. Внуку. Человеку, чья кровь помнит то, о чём молчат наши книги. Я пишу на русском, слова даются с трудом, они чужие, тягучие, как ледяная вода. Здравствуйте, Сергей. Меня зовут Ся Дэшэн. Я ученик одного учителя, которого звали Чэнь Ван. Каждое слово — шаг по тонкому льду. Нельзя ошибиться. Нельзя спугнуть. Я все ещё ищу тень.
Ответ пришёл через несколько часов. Да, это его дед. Да, он помнит разговоры о Китае. И фотография. В письме была прикреплена фотография.
Та же женщина. То же лицо. Но свет в нём погас. Если на школьном снимке в её глазах была печаль, то здесь — обречённость. Она стояла рядом с высоким мужчиной в военной форме, и казалось, что между ними не воздух, а стекло. Она смотрела в камеру, но не видела её. Как будто она была где-то там, за невидимой чертой, куда не проникает свет.
Они договорились созвониться в субботу. Поздно вечером для Пекина, ранним утром для Москвы.
Встретиться решили у Сянлю. Но когда Дэшэн и Вэньбо вошли в ресторан, она не подошла к их столику. Она стояла у стойки, спиной к ним, и методично, с каким-то ожесточённым усердием, протирала стаканы. Её плечи были напряжены.
— Что с ней? — прошептал Вэньбо.
— Не знаю, — ответил Дэшэн, хотя уже почувствовал: что-то сломалось.
Они подошли к ней. Дэшэн достал телефон, показал ей фотографию, которую прислал Сергей.
— Смотри. Это она. Мэй Линь.
Сянлю не взглянула на экран. Она поставила стакан с таким стуком, что, казалось, он вот-вот треснет. И повернулась. Глаза её были красными, опухшими.
— Ищи сам свою Мэй Линь, — бросила она. — Мне это больше не интересно. И не приходите сюда больше.
Губы дрожали, руки тоже… Она вся дрожала, как натянутая струна.
— Сянлю, что случилось? — Дэшэн попытался коснуться её руки, но она отдёрнула её, как от огня.
Они вывели её на улицу, в тихий переулок за рестораном. Она прислонилась к стене и вдруг вся обмякла, её плечи затряслись, и она зарыдала — отчаянно, беззвучно, как плачут, когда боль уже не помещается внутри.
— Что случилось? — снова спросил Дэшэн.
Она говорила сбивчиво, задыхаясь от слёз.
— Я… я говорила со старой соседкой. С госпожой Сун. Спросила её… почему мои родители молчат о тех временах.
Она перевела дух.
— Она рассказала. Про мою бабушку. Мамину маму. В школе… она была активисткой. А когда началась Культурная революция… Она писала доносы. На своих одноклассников. На учителей. Половину их класса тогда… увели. Некоторые так и не вернулись.
Она подняла на них заплаканные, полные ужаса глаза.
— Вы понимаете? — прошептала она. — Моя бабушка… моя бабушка была доносчицей.
— Ты рассказала родителям? — тихо спросил Вэньбо.
— Нет, — Сянлю покачала головой. — Соседка сказала, не надо. Сказала, им и так тяжело пришлось. Сказала, что бабушка потом всю жизнь этого стыдилась.
Она вытерла слёзы тыльной стороной ладони, тем же жестом, который Дэшэн спустя годы увидел на парковке. Теперь он знал, откуда в нём столько боли.
— Не приходите сюда больше, — повторила она, и теперь в её голосе была не злость, а глухая, мёртвая пустота. — Никогда.
Они молча развернулись, чтобы уйти. Они понимали: это конец. И когда они уже сделали несколько шагов, она тихо окликнула Дэшэна. Он обернулся.
— Удачи тебе, — сказала она. В её голосе не было ни иронии, ни злости. Только бесконечная, всепрощающая печаль. — С твоей Мэй Линь.
В тот момент Дэшэн понял: иногда прошлое не отпускает не потому, что его ищешь, а потому, что оно само находит тебя — в чужих словах, в старых фотографиях, в слезах тех, кто рядом.