такое кино
Тропы. Эпилог
Она стояла перед большим листом дешёвой бумаги, расстеленным на полу.
Кисть в её руке была не кистью — а скальпелем, которым предстояло вырезать опухоль сомнения, поразившую тело Революции. Она видела эту опухоль каждый день в университете. В глазах профессоров, в их мягких, уступчивых голосах, в их цитатах из древних, мёртвых книг. Слова их — паутина. Серая, липкая, в ней вязнет великое красное солнце, теряя свой жар. Они говорят о «гуманизме», о «нюансах», об «объективности», но она слышит только одно — шёпот старого мира, который отказывается умирать.
Председатель дал ей огонь. Его слова в её голове были не просто словами, а раскалёнными углями. «Бомбить штабы!» — и она чувствовала, как этот призыв становится её собственным пульсом. Нет. Она — инструмент. Она — рука истории. Она верила: если сказать это громко, если написать это тушью, если не дрогнуть — всё изменится.
Все станет лучше. Для всех. Для страны. Для каждого.
Она обмакнула кисть в тушь. Чёрный цвет был абсолютным. Это был не цвет, а его отсутствие. Нулевая точка, с которой должно было начаться всё заново.
Первый иероглиф лёг на бумагу — резкий, как удар топора.
Решительно!
Бумага, казалось, вздрогнула под этим напором. Она писала не слова — она ковала их. Каждый иероглиф был солдатом, марширующим в бой. Каждая линия — ударом, каждая точка — каплей яда для врага.
Радикально!
Целиком и полностью!
Она не чувствовала ни злости, ни ненависти. Только холодный, чистый огонь праведности. Это было не разрушение, а очищение. Она выкорчёвывала сорняки, чтобы дать расти чистому, алому цветку. Монстры, которых она уничтожала, имели человеческие лица, они пили с ней чай в учительской, они здоровались с ней в коридорах. Но это были лишь маски. Под ними — ревизионисты хрущёвского толка, черви, подтачивающие великое древо.
Вся её жизнь, все прочитанные книги, все бессонные ночи — всё это вело к этому моменту, к этому листу бумаги. Это было её главное произведение.
Уничтожим!
Когда последний иероглиф был написан, она отступила на шаг. Рука её дрожала, но не от страха, а от прошедшей через неё колоссальной энергии. Она смотрела на своё творение. На чёрные, угловатые знаки, застывшие на белом поле. Для кого-то это были слова ненависти. Для неё — это была поэма. Гармоничная, выверенная, страшная в своей правоте.
Она создала свой «Чёрный квадрат». И он был прекрасен.