Код(а). Часть третья. Глава третья

Поездка по Подмосковью была путешествием по картине, с которой медленно стирали жизнь.

Здесь не было руин, пожаров или следов паники. Был лишь тихий, вязкий ужас нормальности, лишенной содержания. Панельные дома-близнецы стояли бесконечными рядами, как строчки в коде, который перестал исполняться. Люди двигались по улицам, но их движения были механическими, лишенными цели — как у заводных игрушек, у которых садится пружина. Аюми смотрела из окна машины на детскую качель, которая медленно качалась на пустой площадке, хотя не было ни ветра, ни ребенка. Это был мир-воспоминание, мир-послеобраз, который еще не понял, что он уже закончился.

Бывший муж Полины, Александр, жил в одной из таких панельных коробок в Балашихе. Он был худым, уставшим человеком с глазами, в которых давно погас всякий свет. Он встретил Аюми без удивления, будто ждал её всю жизнь или, наоборот, не ждал уже ничего.

Квартира была маленькой, почти пустой. Он предложил ей чай. Чай был теплым, но не имел вкуса. Просто теплая, вода с оттенком ржавчины, но без привкуса водопроводной хлорки.

— Полина улетела в Тибет, — сказал он, глядя не на неё, а на пылинки, танцующие в слабом луче света из окна. — С небольшой группой. Хотела найти какую-то деревню в горах, о которой вычитала в записях деда. Её родители говорили, что от неё нет вестей уже несколько недель.

При слове «Тибет» в сознании Аюми вспыхнула картинка. Непрошеная, как сбой в системе. Маленькая девочка в яркой одежде стоит посреди заснеженного двора и ловит языком падающие снежинки. Но в этой идеальной, почти пасторальной сцене был изъян, который превращал её в кошмар. Снежинки были серыми, как пепел.

— У вас есть его книга? — спросила Аюми, отгоняя видение.
— Нет. Только какие-то старые тетради. Записи, черновики. Можете посмотреть. — Он кивнул на пыльную стопку на полке. — Полина говорила, дед до самой смерти переписывал свой триптих. Что-то менял, добавлял. И все время возился с какой-то программой на своем старом компьютере. Говорил, что пишет «словарь для мира».

Аюми взяла верхнюю тетрадь. Пожелтевшие, рассыпающиеся страницы. Выцветшие чернила. Это был дневник. Начало 1980-х.

12 октября 1983 г. Институт №26.
Снова спорили с ребятами о Проекте. Идея, конечно, безумная, чисто теоретическая. Построить «бога из машины». Систему, которая в случае глобального краха — ядерной войны, например — сможет восстановить цивилизацию. Не инфраструктуру, нет. Восстановить суть. Культуру, человечность, память. Взяли за основу индуистскую цикличность, четыре юги. Каждая эпоха — свой цикл, свои правила. Отсюда и шлоки в ядре. Они должны стать не просто данными, а аксиомами нового мира.

2 ноября 1983 г.
Все это, конечно, бред. Сегодня говорили с Мишей. У нас нет таких мощностей. У нас во всем НИИ столько перфокарт не наберется, чтобы описать хотя бы одну библиотеку. Все компьютеры института, связанные вместе, не справятся с обработкой даже пролога. Но сама идея… она красивая. Назвал наш протокол «Мэйхуа». Как раз начал писать свой роман, пробую на его тексте алгоритмы сжатия. Превращу прозу в чистую структуру. В чистый цифровой код.

Аюми закрыла тетрадь. Пазл сложился. Холодный, чудовищный, идеальный. Это был не бред сумасшедшего программиста-хиппи. Это был заброшенный, но вооруженный проект советских гениев, ждавший своего часа, ждавший, пока мир дорастет до тех мощностей, которые смогут его запустить.

Она допила свой безвкусный чай.

— Александр, — спросила она так спокойно, как только могла. — В книге вашего тестя… там была героиня, Аямэ Ёсикава?

Он посмотрел на неё, впервые проявив что-то похожее на интерес.

— Да. Дочь главного героя из третьей части, «Река». Она погибла. Сгорела во время американской бомбардировки Токио в марте сорок пятого.

Аюми встала. Чувство рока, которое преследовало её всю жизнь, наконец обрело форму. Она носила имя мертвого ребенка из непрочитанной книги, и это имя стало ключом, который открыл дверь в ничто.

Она должна была лететь в Тибет. Девочка, ловящая языком серый снег, была не просто видением. Это была единственная «точка сингулярности», последняя тропа, которая ещё осталась в умирающем мире. Единственный узел, который ещё удерживал распадающуюся ткань реальности.

Часть третья. Глава четвертая