Код(а). Часть первая. Глава третья

Такси в Дубае — это всегда лотерея.

Можно попасть на философа из Кералы, который всю дорогу будет рассказывать о смысле жизни и скидках на манго, а можно — на молчаливого пакистанца, который смотрит на дорогу так, будто она лично его предала. Сегодня Аюми достаётся второй вариант. Водитель везёт её через лабиринт одинаковых улиц, где даже пальмы выглядят так, будто их вырастили в пробирке. За окном — город, который строили люди, никогда не читавшие Борхеса, но всё равно построившие идеальный лабиринт. Пакистанец с глазами мученика, слушал на приглушенной громкости болливудскую поп-музыку — калейдоскоп визгливых синтезаторов и экстатических воплей, которые звучали как саундтрек к веселому, красочному концу света.

Аюми смотрела в окно на проплывающие мимо небоскребы, эти стеклянные надгробия, и думала, что, в сущности, саундтрек был подобран идеально.

Они встретили её в вилле, которая была настолько вызывающе скромной, что её анонимность кричала громче любой неоновой вывески. Пластиковый газон цвета больного попугая. Бежевые стены. Мебель из каталога, лишенная всяких признаков жизни, вкуса или даже простого человеческого присутствия. Это было не жилище. Это была явочная квартира, обставленная с безразличием человека, который в любой момент готов сжечь все мосты, а заодно и саму квартиру.

На диване её ждали вчерашние гости. Здоровяк, представившийся как Василий («Но ты зови меня Вася»), и его более словоохотливый компаньон Алексей («А я Лёша»). На шеях у обоих висели золотые цепи такой толщины, что ими можно было бы пришвартовать небольшую яхту. На запястьях сверкали часы, стоимость которых могла бы покрыть внешний долг какой-нибудь африканской страны или выкупить этот дом вместе с его хозяевами и их детьми до седьмого колена.

— Почему здесь? — спросила Аямэ, обводя взглядом стерильную гостиную. — Я думала, ваш вид предпочитает пентхаусы с видом на собственное эго.
— Мы сюда работать приехали, а не развлекаться, — с каменным лицом ответил Лёша. — Развлекаться будем потом.

Аямэ едва заметно улыбнулась. Это было так по-русски. Даже их скромность была формой агрессии.

Она села в кресло напротив.

— Может, налить что-нибудь выпить? — спросил Лёша, кивнув в сторону бара, заставленного бутылками с узнаваемыми этикетками.
— Водки? — с легкой иронией уточнила Аямэ.
— Ну да.
— Нет, спасибо. Слишком жарко.
— Ну, если передумаешь… у нас тут есть всё, кроме смысла жизни.
— Смысл жизни я уже пробовала, — ответила Аямэ, не меняя тона. — Не впечатлило.

— Итак, работа, — сказала она. — Вы хотели обсудить инструмент для повышения ликвидности.
— Инструмент, да, — кивнул Лёша, в то время как Вася на заднем плане открыл банку энергетика с оглушительным «пшшш», который прозвучал в тишине как выстрел. — Нам нужна программа. Вирус. Он должен проникать на счета наших… партнеров. И понемногу, очень незаметно, переводить нам средства. Как будто… — он пощелкал пальцами, подбирая метафору, — как будто с ковра испаряется пыль. Чтобы никто ничего не заметил, пока не станет слишком поздно.
— И самое главное, — добавил он, понизив голос до заговорщицкого шепота. — Никаких следов. Никаких записей в блокчейне, которые можно было бы отследить. Транзакции должны быть… призраками.

Аямэ молчала, давая абсурдности момента полностью раскрыться.

— То есть, — произнесла она медленно, с расстановкой, — вы хотите, чтобы я нарушила фундаментальные законы криптографии, сломала неизменяемую природу распределенного реестра и, по сути, отменила математику. Просто так. Во вторник… Сегодня же вторник?
— Да. И тебе придется постараться, — мрачно сказал Лёша, и его взгляд стал тяжелым.
— Вы хотите невозможного, — с сарказмом отвечает Аюмэ. — Может, ещё, и чтобы деньги сами приходили к вам в чемодане, а полиция приносила вам кофе?
— Постарайся, — повторил Лёша. — Ты знаешь, почему.

Внутренний мир Аямэ, эта тихая, залитая вечным дождем заводь, на мгновение замер. Она смотрела на них — на этих варваров в дорогих костюмах, этих детей, играющих со спичками в пороховом погребе, — и чувство рока сменилось чувством упоительного, почти художественного презрения. Они не понимали, что просят. Они просили не взломать замок. Они просили создать ключ, который отменяет само понятие замков.

— А что я буду с этого иметь? — спросила она, возвращаясь к их примитивной игре.
— Можешь прописать себе свои пять процентов. Нам не жалко, — великодушно разрешил Лёша. — Но главное не это. Главное — мы решим твою проблему. Мияко Икеда, Аямэ Ёсикава… все твои старые имена «умрут». Исчезнут из всех баз данных. Для любой полиции мира ты перестанешь существовать.

— Ну, кто-то из них должен остаться, — протянула она с легкой ухмылкой. — А если я откажусь?

Вася, перестав пить свой энергетик, посмотрел на неё. В его глазах не было ничего, кроме скуки и физической возможности прекратить её существование. Нет. Скорее так, как будто оценивал, сколько времени займёт её исчезновение.

— Тогда умрешь ты, — сказал Лёша.

Аямэ встала. Сделка была заключена. Не с ними. С самой собой. Она построит для них их инструмент. Но это будет не просто вирус. Это будет произведение искусства. Поэма, написанная на языке ассемблера. Реквием по их жадности.

Она вызвала такси и, уже стоя в дверях, обернулась.

— Вы неплохо говорите по-английски. Какие еще языки знаете?

Лёша самодовольно усмехнулся.

— Русский. Для остального есть онлайн-переводчики.

Аямэ кивнула, будто услышала нечто чрезвычайно важное.

— कथायाः आरम्भः, मध्यः, अन्तः च भवेत् । किन्तु तस्मिन् क्रमेण न अवश्यम् (Kathāyāḥ ārambhaḥ, madhyaḥ, antaḥ ca bhavet. Kintu tasmin krameṇa na avaśyam).

Они уставились на неё, как два барана на новые ворота.

— Это что, тайский? — наконец спросил Лёша.
— Нет, — ответила Аямэ, и в её голосе прозвучали нотки того тепла, которое бывает у лавы перед извержением. — Это санскрит. Означает: «У истории должны быть начало, середина и конец. Но не обязательно в таком порядке». Я поехала работать. А вы теперь можете развлечься.

Она вышла, оставив их в растерянности переваривать фразу, которая была не просто ответом, а эпиграфом к их собственному некрологу.

Часть первая. Глава четвёртая