такое кино
Шираз. Глава 9
Халифаты из стекла и кода
27 Азара 1376 г. (18 декабря 1997 г.)
Зимний Исфахан встретил их холодной, пронзительной ясностью. Небо было высоким и бледным, и воздух, лишённый летней пыли, казался хрупким, как тонкое стекло. В поезде отец почти не разговаривал. Он сидел, углубившись в свои бумаги — теперь это была уже не просто коллекция дядиных вырезок, а толстая папка, исписанная его собственным убористым почерком, полная схем и перекрёстных ссылок. Он больше не искал опровержения. Он искал подтверждения.
— Смотри, — сказал он Роксане, показывая на одну из схем. — Джавад прослеживает связь от тамплиеров через масонов к современным финансовым группам. Сначала это кажется безумием. Но если подумать… Орден тамплиеров был как первая транснациональная корпорация. У них были филиалы по всей Европе, своя банковская система, флот. Они были богаче королей.
— И их уничтожили именно поэтому, — заметила Роксана. — Не из-за ереси, а из-за денег.
— Именно. А теперь посмотри на современные компании. Они тоже богаче государств. И тоже неподконтрольны никому, кроме самих себя.
В Исфахане их встретил Джавад. Он выглядел бледным, но оживлённым, словно близость к разгадке давала ему силы бороться с болезнью.
— Хоссейн передал подарок будущей студентке, — сказал он, протягивая Захре свёрток.
Внутри оказалась книга в мягкой обложке. «Une brève histoire de la chimie» — «Краткая история химии» Айзека Азимова. На французском.
— Твой дядя сказал: ты хотела учить красивый язык, — усмехнулся дядя. — Вот тебе красота науки на языке революций.
Захра взяла книгу, ощущая её вес — не только физический, но и символический. Азимов, американский фантаст еврейского происхождения, писавший о науке. На французском языке. В подарок от дяди-торговца коврами через дядю-параноика. Это был весь их мир в одном предмете.
Технологический университет Исфахана был не похож ни на старый Тегеранский, ни на кристаллический «Шариф». Он выглядел новым. Слишком новым. Построенный с нуля, он местами всё ещё пах краской и бетоном, а в его архитектуре чувствовался размах, амбиция. Это была не просто кузница кадров. Это был инкубатор будущего.
На конференции, посвящённой Дню объединения, смешались два мира. По коридорам ходили почтенные имамы в тюрбанах и молодые, по-западному одетые преподаватели с ноутбуками в руках. Они вежливо кивали друг другу, но было видно, что они говорят на разных языках, даже произнося одни и те же слова на фарси.
— Посмотри на них, — тихо сказал Джавад Али. — Видишь противоречие? Имамы говорят о вечных истинах. Профессора — о прогрессе. Но что если это не противоречие, а синтез? Что если университеты — это новые медресе, с какой-то новой, пока нам неизвестной религией?
После официальной части они встретились в кафетерии со старыми знакомыми — богословом Мортезой Табризи и полковником Хашеми из КСИР.
— Мир меняется, — говорил Табризи, помешивая сахар в чае. — Посмотрите на Запад. General Electric, Shell, Microsoft, Exxon — эти корпорации фактически правят миром. «Буря в пустыне» — американцы ввязались в войну не ради свободы Кувейта, а ради нефти для Exxon и Shell.
— Но это меняется, — вступил Хашеми. — Microsoft не производит нефть, не добывает ресурсы. Они производят… что? Программы? Идеи? Код? И уже стали одной из самых дорогих компаний мира. Билл Гейтс богаче многих государств.
— Вот! — оживился Джавад. — Технологическим компаниям не нужны войны за ресурсы. Они будут воевать за мозги. За знания. За данные. И в этих знаниях не будет места для Бога.
Али задумчиво кивнул:
— Корпорации как новые халифаты… Интересная мысль. Генеральный директор, CEO, — это новый халиф. Он не избирается. Он назначается советом посвящённых — акционерами-совладельцами. И CEO управляют своими империями эффективнее, чем избранные президенты — странами. Посмотрите на Хатами. Его избрали семьдесят процентов, а он не может провести ни одной реформы. А Гейтс? Его никто не избирал, но он меняет мир.
— Может, в этом и план? — подхватил Джавад. — Запад понял, что прямая секуляризация в исламском мире не работает. Поэтому они поддерживают слабых лидеров вроде Хатами. Через нерешительного президента они хотят внедрить у нас свою модель. Модель «просвещённого правительства», которое на самом деле будет управляться не народом, а эффективными менеджерами, технократами. А университеты, построенные по их образцу, станут для них кузницей кадров.
— Но эффективность — это не всегда благо, — вмешалась Роксана, до этого молча слушавшая. — Что будет с теми, кто неэффективен? С инвалидами, с больными, со стариками? Если государство будет думать только об эффективности, оно превратится в корпорацию. А корпорация избавляется от нерентабельных активов.
— Роксана права, — неожиданно поддержал её полковник Хашеми. — Ислам учит милосердию. Заботе о слабых. Это наша сила, не слабость.
— Милосердие — это роскошь, которую могут позволить себе только сильные, — возразил Табризи. — Сначала нужно стать сильными.
— А Захра? — спросил Джавад, поворачиваясь к племяннице. — Ты войдёшь в этот мир университетов и корпораций. Как ты сохранишь веру?
Захра посмотрела на него, потом на отца:
— Папа научил меня искать Бога в числах. Может, я найду Его и в формулах?
— Не волнуйся за неё, — с улыбкой сказал Али, положив руку на плечо дочери. — Она слишком умна, чтобы поддаться простым соблазнам. И её же воспитал богослов, а не торговец.
Но в его голосе была тревога. Словно он видел будущее, где его дочь будет стоять перед выбором между верой отца и знанием мира.
Исфахан зимой, снег на куполах мечетей, как сахарная пудра на восточных сладостях, и мы едем через пустыню, которая спит под лоскутами белого одеяла, и папа раскладывает свои бумаги, как раскладывают карты Таро, пытаясь прочитать будущее, но будущее уже написано, только мы не умеем его читать, или не хотим, потому что знание будущего — это проклятие, не благословение.
Азимов на французском, «Краткая история химии», и я думала: почему краткая? Разве можно кратко рассказать о том, как человек научился превращать одни вещества в другие, как китайские алхимики искали эликсир бессмертия, а нашли порох, как Мария Кюри искала радий, а нашла смерть от радиации, как химия дала нам лекарства и яды, пластик и напалм, как она изменила мир больше, чем все революции и войны?
Имамы и профессора за одним столом, чёрные чалмы и европейские галстуки, и это как встреча двух эпох, которые говорят на разных языках, но о одном и том же — о власти над умами, только имамы апеллируют к вечности, а профессора — к прогрессу, но что такое прогресс, как не движение к неизвестной цели, которую мы придумываем по ходу движения?
General Electric, Shell, Microsoft, Exxon — имена новых богов, которым поклоняется мир, и у каждого своя сфера: GE — электричество, Shell — нефть, Microsoft — информация, и они делят мир, как олимпийские боги делили небо, землю и подземное царство, только теперь это не мифология, а экономика, но разве экономика — это не новая мифология, где невидимая рука рынка заменила перст судьбы?
CEO как халифы, и я представляла Билла Гейтса в чалме, сидящего на троне из компьютеров, и это смешно, но не очень, потому что власть — она везде одинакова, просто меняет костюмы, и может быть, дядя прав, и скоро не будет разницы между президентом и директором, между государством и корпорацией, между гражданином и сотрудником.
Мама говорила про больных и инвалидов, и я думала: а что если корпорации-халифаты не будут бороться с несогласными? Гораздо проще, и дешевле, дать им построить своё государство — социалистическое, коммунистическое, какое угодно, пусть живут в своём заповеднике, как индейцы в резервациях, как амиши в Пенсильвании, как хиппи в коммунах, главное — чтобы не мешали основному потоку, не снижали общую эффективность.
И может быть, это не так плохо? Мир, разделённый не по национальному или религиозному признаку, а по выбору: хочешь эффективность — иди в корпорацию, хочешь справедливость — иди в коммуну, хочешь веру — иди в общину верующих, и каждый найдёт своё место, свою нишу, свой рай или ад, в зависимости от того, что он считает раем, а что адом.
Но папа говорит, что я слишком умна, и он воспитал меня, богослов, а не торговец, и я думаю: но разве ум — это защита? Разве самые умные не совершают самых страшных ошибок? И разве воспитание богослова защитит меня от соблазнов науки, от красоты формул, от элегантности уравнений, которые описывают мир без необходимости в Боге?
Я найду Его в формулах, сказала я, но что если формулы — это язык, на котором Бог объясняет своё отсутствие? Что если E=mc² — это не откровение, а прощальная записка: «Я дал вам законы, дальше справляйтесь сами»?
Эффективность против милосердия, прогресс против традиции, знание против веры, и мы сидим в кафетерии исфаханского университета, и я знаю, что через несколько лет буду сидеть здесь же, но уже студенткой, и буду изучать физику, и создам семью, и я буду работать с ураном, и однажды меня будут допрашивать о том, откуда я знала о смерти человека, которого ещё нет за этим столом, Рустама, который появится в моей жизни позже, гораздо позже, как появляется радиоактивный изотоп — незаметно, но неизбежно меняя всё вокруг.
Глава 0. Теория всего