Дорога в тысячу лет. Часть четвертая. Глава вторая

Вечер в старой школе был особенно тихим.

За окнами продолжали рыть землю экскаваторы, готовясь к сносу — и казалось, что город сам выталкивает из себя всё, что помнит о прошлом. Чэнь Ван сидел в пустом классе, где когда-то пахло мелом и детскими голосами, и вспоминал тот день, который так и не смог забыть.

Это было в лагере. Там время не шло — оно капало, как вода из проржавевшей трубы, и каждый день был похож на предыдущий. Однажды утром бригадир пришёл и сказал, что им поручено похоронить несколько расстрелянных врагов народа. Никто не спрашивал, кто они. Никто не спрашивал, за что. Никто не удивился.

Они копали братскую могилу за лагерным ограждением, в сырой, тяжёлой земле. Потом подъехал грузовик, и из него начали выгружать тела — как страшные, тяжёлые мешки, без лиц, без имён. Их сваливали в яму, стараясь не смотреть, не думать, не помнить. Всё происходило быстро, почти аккуратно, как будто это была обычная работа — не страшнее, чем таскать кирпичи или чистить картошку.

Когда очередь дошла до него, Чэнь Ван взялся за одно из тел. Оно было легче, чем он ожидал. Он поднял голову — и увидел её. Мэй Линь. Даже в смерти она была прекрасна, только теперь её лицо стало совсем прозрачным, а широко открытые глаза — ещё чернее, ещё более безучастными, чем когда-либо. Он не закричал. Он не заплакал. Он не почувствовал ничего — только усталость, только пустоту, только холод, который не отпускал его уже много лет.

Он смотрел на неё, как смотрят на чужую фотографию, найденную на улице: с удивлением, с недоверием, с тем странным равнодушием, которое приходит, когда всё внутри уже перегорело. Он аккуратно опустил её тело в яму, как опускают в воду бумажный кораблик, и сразу же забыл, что это был чей-то кораблик, чей-то голос, чья-то жизнь.

В тот день он больше не сказал ни слова.

А теперь, спустя годы, он сидел в опустевшей школе, где всё было готово к исчезновению. Он нашёл на подоконнике кусочек мела, подошёл к доске и дрожащей рукой начал писать те стихи, которые писал всю жизнь — с первой встречи с Мэй Линь, с первого урока, с первого взгляда.

Это были строки, которые остались, когда всё остальное исчезло.

Он писал медленно, буква за буквой, как будто возвращал к жизни не только слова, но и саму память. За окном уже темнело, и в этом полумраке казалось, что класс наполняется тенями — тенями тех, кто когда-то здесь учился, любил, ждал, терял и забывал.

Когда он закончил, он долго стоял у доски, не в силах оторваться от написанного. Потом положил мел на подоконник, провёл рукой по старой парте — и вышел, не оглядываясь.

Эпилог