Битва при Бунъэй. Глава вторая

Как, мы уже заметили ранее, на берегу озера, где лёд был достаточно прочным, чтобы выдержать небольшой автомобиль, но абсолютно непригодным для нагрузки в виде муниципальной ответственности, мэр Кацуxиро сидел с видом человека, в жизни которого не случалось ни того, ни другого.

Его удочка — музейный экспонат ещё честных времён — уже безжизненно свесилась в прорубь, в то время как в другой руке он с почти религиозной преданностью сжимал ещё не замерзшую банку дешёвого пива. Рядом с ним гордо восседала госпожа Танака. Её щёки пылали краснее её же репутации, а бюст, как всегда, без стеснения заслонял всё обозримое будущее.

Она отхлебнула из своей банки и посмотрела на мэра взглядом, в котором в равных долях плескались нежность и подозрение.

— Ну что, Харуто, как твоя секретарша? Эта ваша мисс Токио. Странная она, правда?

Мэр хмыкнул, буравя взглядом свой промёрзший поплавок с сосредоточенностью человека, который за всю жизнь искал лишь налоговые отсрочки и оправдания.

— Сидит весь день в телефоне, музыку слушает. Думаю, у неё аллергия. На документы. Или на деревенских. А может, на всех сразу.

Госпожа Танака фыркнула.

— И как такая женщина сюда угодила? Если она прячется от мужа — так в Токио-то исчезнуть куда проще. Там никто никого не замечает. А здесь чихни — и вся деревня уже знает, какого цвета у тебя носовой платок.

Кацуxиро пожал плечами, и его живот согласно задрожал.

— А может, ей снег нравится. Или тишина. Или, может, она просто такая же сумасшедшая, как и мы.

Прежде чем госпожа Танака успела выдать очередную оценку здравомыслию окружающих, по льду, поскальзываясь и размахивая руками как в каком-то трагикомическом балете, пронёсся человеческий вихрь. За бегущим волочился шарф, развевающийся, будто флаг бедствия. Это был господин Хироси Танака — тот самый тесть мэра и одновременно человек, которого даже местные жители часто путали со стареющим гномом в состоянии панической атаки.

Но в этот момент он походил скорее на участника бегства от разъярённого барсука, чем на муниципального бухгалтера, и уж тем более гнома.

— Проклятье! Харуто! То есть… господин мэр! — выдохнул он, разбрасывая слова, словно мелочь по мостовой. — Они звонили! Из канцелярии губернатора! Из самого Токио! Говорят… туристы! Богатые! Саудиты! Они летят! На наш грёбанный [не как в оригинале] праздник! На вертолёте!

Мэр моргнул. И снова моргнул. Потом еще раз моргнул. Как будто он пытался осознать, что по воздуху сюда может прибыть что-то ещё, кроме метели.

— Успокойся, Хироси. Саудиты, говоришь? Ну так встретим. Окажем, так сказать, радушный приём. Квашеной капустой госпожи Танаки накормим… И тёплого пивка предложим — для согрева?

Глаза бухгалтера сделались размером с, пусть и небольшую, но префектуру.

— Пиво?! Это ж арабы! Они ж не пьют! А что мы им покажем, а? У нас никаких праздников не было уже лет десять! Мы только отчёты пишем да фотографии шлём!

Лицо мэра, обычно гладкое и закрытое, как налоговая декларация, в этот момент стало похоже на разваливающуюся икебану.

— Ёб… [японский бог] Придётся что-то устраивать. Нужны костюмы самураев. Музыканты. Флаги какие-нибудь… Придётся ехать в город.

— А это… деньги! — взвыл бухгалтер. – И кто у нас в деревне полезет в ледяную воду?! В прошлый раз у госпожи Накaмуры чуть палец не отморозился — и то, только чтобы на фотке выглядело, как будто она плывёт! И после того памятного случая со стариком Сато, который в девяносто третьем чуть не утонул, ныряя за оброненной вставной челюстью, никто в это озеро даже ногой не ступал! Мы же не обезьяны какие-то!

Госпожа Танака, наблюдая за этим нарастающим мужским бедламом с тем видом, каким травмированный бармен смотрит ранним утром субботы в деревенском пабе, наконец вмешалась. Она грациозно, хоть и слегка нетвёрдо, поднялась, отбрасывая на лёд внушительную тень, в которой постепенно растворялось всё мужское малодушие.

— О, ради всего святого, мальчики… — пробормотала она, подбирая оставшиеся банки. — Какая трагедия. Давайте допьём спокойно — и пойдём ко мне в трактир. Там и решим. Хороший, крепкий саке всё расставит по местам. А ты, Кацуxиро, ты ведь мэр, ты же умный человек. Поедешь в город, найдёшь костюмы, наймёшь музыкантов, подмажешь кого надо — ты же это делаешь лучше всех.

Мэр осушил банку в один длинный, печальный глоток — будто надеясь утопить все свои проблемы прежде, чем они научатся плавать. И троица, каждый волоча за собой свою персональную безысходность, потопала в сторону деревни, пока снег кружился вокруг них, как конфетти на похоронах, а в их головах уже рождался новый, поистине грандиозный спектакль районного масштаба — крупнейшая по затратам инсценировка со времён отставки Хирокадзу Мацуно.

А позади них удочка качалась в ледяной воде, забытая и одинокая — совсем как правда на съёмочной площадке Toei Uzumasa Eigamura в Киото, в день когда не пускают туристов.

Глава третья