Битва при Бунъэй. Глава шестая

Зачем я сюда приехал? В эту деревню с названием, которое даже прочитать нельзя, не то что выговорить — Сигасикума? Шигасукама? Хагисашама?.. Кто знает. Кого волнует. Пилот вертолёта не знал тоже, просто махнул рукой в сторону сугробов, как бы говоря: «Вот, тут. Сюда приходят умирать мечты».

Холод. Такой холод. Холоднее, чем сердце моего дяди, когда я попросил у него второй «Ламборгини». Холоднее, чем взгляд моей жены, когда я сказал, что лечу в Японию «по делам».

По каким ещё делам? Смотреть, как полудеревенские самураи в махровых халатах с пластмассовыми мечами изображают массовку из неудачного фильма, даже не Netflix — какой-то YouTube с тремя просмотрами и двумя дизлайками. Даже обезьяны в Нагано веселее выглядели: у тех, по крайней мере, достаточно ума, чтобы сидеть в горячей воде, а не прыгать в эту промерзшую лужу.

Что они тут делают, эти люди? Зачем они так живут?

Чай. Один чай. Никакого кофе. Ни кардомона, ни шафрана, только кипяток с листьями в треснутых чашках. Я просил кофе — мэр кланялся, улыбался, зубы стучат, живот колышется — как сумоист, заблудившийся в овощном магазине. Я просил кофе — он предлагал ещё чаю. Чай. Вода с листьями. Это гостеприимство? Это культура? Это фестиваль? Над этим шейх будет смеяться. Уже смеётся. Я попросил фиников — он принес квашеную капусту. Я просил тепло — он дал палатку с дырой в крыше.

Но мисс Аюми… ах, мисс Аюми. Роза среди шипов. Алмаз в огороде капусты. Высокая, сияющая, смеётся, как музыка. Её рассказы о деревне — такой абсурд, такая поэзия. Как она здесь оказалась? Что она здесь делает? За что сослана в это место, забытое Аллахом и всеми пророками? Ей бы в Токио, в Париже, в Эр-Рияде — где угодно, только не здесь, не с этими людьми, которые считают, что фестиваль — это стоять на морозе и изображать, будто бьёшься с монголами.

И эти «самураи»… какие самураи?.. Лунатики. Полудохлые. Один чихнул так, что парик улетел. Другой пытался вытащить меч — уронил его в снег. Мэр кричит: «Честь! Доблесть!» — а на него смотрят, как на психа. Может, он и есть псих.

Нет, обезьяны точно веселее. У обезьян — хоть горячая вода есть. У обезьян — никто не вливает в тебя капустный рассол под видом национального напитка. И обезьяны хотя бы не строят из себя то, чем не являются.

Обезьяны показали бы лучшее представление. Натуральные ужимки. Весёлые. Аутентичные. А тут — пластмасса и зубовный стук. Этот фестиваль? Сидеть и смотреть, как люди воют на ветру, машут палками, потом пачками лезут в ледяную прорубь, как в чан со льдом. И эта женщина… подруга мэра? Или жена? Кто её знает. Просто прыгнула туда — бах! — прямо в лёд. С ума сошли. Все. Минусовая шизофрения. Зачем? Для кого? Ради чего?

Нет. Мне не по пути с этим народом. Лучше улететь. Сейчас. Пока пальцы ещё двигаются. Пока лицо не отмерзло окончательно. Какая нелепость.

В следующем году — поеду в Швейцарию. Или останусь дома.

Там, по крайней мере, есть нормальный кофе.

Глава седьмая