
Битва при Бунъэй. Глава седьмая
Мэр проснулся от жуткого стука в дверь, будто кто-то всерьёз намерился снести не только стены его дома, но и остатки достоинства, а заодно — всю деревню. Это был не просто стук — это было оповещение: либо полицейский рейд, либо визит тёщи. А то и хуже — оба варианта сразу.
Этот грохот отскакивал эхом у него в черепе, который уже стонал от вчерашнего героического запоя, в ходе которого мэр пытался утопить все свои проблемы в сакэ, но вместо этого утопил только трезвость и пару заначек.
— Кто… во имя всей грёбанной матери?! — прохрипел он голосом, пропитанным перегаром, сожалениями и засохшими остатками энтузиазма.
Поднялся, споткнулся о футон, потянулся к ближайшей открытой бутылке. Мир слегка стабилизировался, пусть и под углом в сорок градусов. Стук продолжался — теперь уже с весёлым хором голосов, подозрительно бодрых для столь раннего утра. Музыканты. Ну конечно. Кто ещё способен радостно орать после ночи, наполненной пьянством, обморожениями и массовым унижением?
Он открыл дверь — и там они стояли. Шарфы набекрень, глаза красные, а души — словно только что выпущены из климатического ада.
— Господин Кацуxиро! Доброе утро! Мы за оплатой! — щебетнул один, словно в восемь утра во время снежной бури этого было вполне достаточно для счастья.
Голова мэра затряслась от боли, как протухший бубен.
— Вы не звонили бухгалтеру? — выдавил он, прижимая к себе бутылку сакэ, как бык — спасительное ведёрко воды.
— Звонили, — бодро кивнул музыкант. — Он не отвечал. Мы решили, что, может, замёрз насмерть… но потом вспомнили: он слишком жадный, чтобы умереть до получки.
Стиснув зубы, мэр натянул пальто поверх пижамы и повёл их через засыпанную улицу, где ветер уже похоронил остатки вчерашнего праздника. Всё выглядело, как поле сражения после капитуляции: флаги повисли, мечи валялись в снегу, на фонаре болтался парик какого-то отважного, но лысеющего «самурая».
Внутри клуба — только одна живая душа. Каямо Мацумото, пожилая уборщица, которая двигалась размеренной, неторопливой походкой человека, для которого время давно перестало быть актуальным понятием. Она мыла пол с мрачной философской решимостью человека, который слишком много видел и убирал за всем этим.
— Где Мисс Токио? — раздражённо бросил мэр, голос отдавался эхом по вычищенному линолеуму.
— Последний раз я её видела с этими, как их… саудитами, — не отрывая взгляда от швабры, буркнула уборщица. — Говорила, пойдёт их провожать. Счастливая такая, не как вы.
Мэр выдал такую тираду проклятий, что сумоистам стало бы стыдно. Он рванулся к сейфу, крутанул диск, дёрнул ручку и… уставился в зияющую пустоту. Ни холодного кошелька, ни иены, ни книги учёта, ни даже моли.
Он затрясся так, что музыканты инстинктивно отступили назад.
— У него припадок? — прошептал один.
— Или это просто способ начать переговоры? — предположил другой.
— Звони бухгалтеру! — зашипел мэр, обернувшись к уборщице.
Но звонить не понадобилось. Будто вызванный самой чистой, незамутнённой паникой, в дверях появился Хироси Танака — бухгалтер, тесть и ходячее опровержение эволюции. Он тормознуто втоптался внутрь, глаза мутные, мозг где-то в анабиозе. Вместо телефона или бумажника — пивная банка, уже открытая. Сделал крошечный глоток. Вежливый.
— Где деньги?! — взревел мэр, двинулся на старика, как саранча на всё живое. — Где деньги, старая развалина?! Где леджер?!
— Леджер?.. — переспросил тот, нервно озираясь. — Как… бухгалтерская книга?
— Криптокошелёк! — взвыл мэр, с налившимися кровью глазами.
И тут лицо старика медленно озарилось проблеском осознания, напоминающим слабое воспоминание о попытке понять что-то в жизни.
— А, это… Я попросил секретаршу помочь. Ну, вы ж знаете, я с техникой не дружу… Аюми сказала, что всё устроит. Она ведь умелая, с компьютерами-то.
Мир мэра накренился. Комната пошла кругом. Музыканты как будто превратились в карикатурный калейдоскоп осуждающих лиц. Он увидел всё: субсидии, липовый фестиваль, жареную утку, виски, саудитов — и пустой сейф. И секретаршу, исчезающую в белоснежной дали с сумочкой цифровой наличности.
Всё ушло. Карьера. Махинации. Мечты о ранней пенсии в Окинаве. Улетело. Или утонуло. А может — и то, и другое.
Он обмяк, рухнув на пол, и музыканты склонились над ним с профессиональным любопытством людей, видевших, как падают мужчины, но ни разу – чтобы вот так правдоподобно.
— Может, сыграем что-нибудь?.. — несмело предложил один.
— Может, реквием, — кивнул другой.
Но мэр уже ничего не слышал. Лишь далёкое эхо собственного краха, прокатывающееся по заснеженным и опустевшим улицам Хигасикумы.
продолжение следует…