Исфахан. Заин (ז)

Энтропия выбора

11 Абана 1401 г. (2 ноября 2022 г.)

Исфахан дышал холодом предзимья. В утреннем свете, пробивающемся сквозь пыльное лобовое стекло «Пежо», мир казался двухмерным, лишённым объёма и тепла. Захра вела машину, но ощущала себя не водителем, а частицей, движущейся по заранее заданной траектории, и каждый поворот руля казался ей метафорой — направо к лаборатории, налево к дому, прямо в неизвестность. В зеркале заднего вида мелькали лица водителей, и в каждом ей мерещилось подозрение. Вчерашнее решение, казавшееся ночью единственно верным, единственным выходом из замкнутого лабиринта, теперь, при свете дня, обрело уродливую геометрию.

Предательство.

Слово имело физический вес. Оно давило на грудь, мешало дышать. Что это такое — предательство? Изменение вектора лояльности? Или просто выбор иной системы отсчёта, в которой твоя семья — неподвижная точка, а все остальное — страна, работа, долг — вращается вокруг? Она всю жизнь выстраивала уравнения, где государство было константой. А что, если оно — переменная, стремящаяся к распаду, увлекающая за собой все, что ей дорого?

Она представила, как её выводят из дома. Взгляд Амирхана — смесь непонимания, стыда и страха. Лица дочерей. Насрин, в глазах которой вспыхнет не ужас, а страшное, обжигающее понимание. И Зейнаб, чья вера в упорядоченность мира будет разрушена навсегда. Эта картина была невыносимее любой физической пытки.

Но что есть предательство? Нарушение присяги государству, которое арестовывает детей? Или молчаливое соучастие в создании оружия, которое может испепелить этих же детей? Физика учила её, что у каждой системы есть точка бифуркации — момент, когда малейшее воздействие определяет дальнейшее направление движения. Она чувствовала: эта точка близка.

Её пальцы сжались на руле так сильно, что костяшки побелели.

В лаборатории гул систем охлаждения поглощал любые звуки, создавая вакуум, в котором мысли становились оглушительно громкими. Рустам подошёл к её столу, держа в руках две чашки с чаем.

— Завтра уезжаю. В Фордо, — сказал он, ставя одну из чашек перед ней. — Новая серия экспериментов с каскадами.

Фордо. Слово-крепость. Ядерный объект, вырубленный в толще горы, неуязвимый для бомб и для посторонних глаз. Символ неповиновения.

— Проверка оборудования? — спросила Захра, обхватив пальцами горячий стакан.
— И душ, — усмехнулся Рустам. — Вчера снова говорили о МАГАТЭ. Иногда мне кажется, мы спорим не о физике, а о философии.
— А разве это не одно и то же? — Захра посмотрела на него. — Мы ищем фундаментальные законы вселенной. Они ищут доказательства наших намерений. Но как можно измерить намерение? Это как пытаться взвесить тень.
— Они не хотят взвешивать, Захра. Они хотят быть уверенными, что тень не принадлежит монстру. Они видят нашу науку как библиотеку, где мы собираем книги. И они боятся не количества томов, а того, что в одной из этих книг мы напишем слово, которое сожжёт весь мир.
— Но разве библиотекарь имеет право указывать автору, о чем писать? — парировала она. — Они хотят контролировать не наши действия, а саму возможность мысли. Хотят, чтобы наша вселенная была предсказуемой, чтобы в ней не рождались новые звезды. Или черные дыры.

Рустам сделал глоток чая, его взгляд был устремлён куда-то сквозь стену.

— Возможно, они боятся не той книги, что мы пишем, а той, которую мы уже прочли, но о которой они не знают…
— Вы читали последний отчёт? — продолжил он, отодвинув пустую чашку. — Они пишут о «возможной военной составляющей». Возможной! Как будто сама возможность — уже преступление. По этой логике, каждый кухонный нож — потенциальное оружие убийства.
— Но нож создан для того, чтобы резать хлеб. А центрифуги…
— А центрифуги созданы для разделения изотопов. Что мы с ними делаем дальше — вопрос выбора. Или вы считаете, что у нас не должно быть выбора?

После работы Захра не поехала домой. Она свернула к площади Имама и припарковалась в нескольких кварталах от Большого базара.

Базар был другим миром, живущим по своим законам, — огромным, дышащим организмом, где официальная реальность Ирана истончалась, уступая место лабиринту теней и полушёпотов. Запахи шафрана, кожи и кардамона смешивались с запахом паяльной канифоли и машинного масла, доносившимся из темных переулков. Она шла мимо лавок с бирюзой и коврами, мимо медников, чеканящих узоры, углубляясь все дальше, туда, где торговали не прошлым, а будущим. Контрабандным, нелегальным, взломанным.

Она нашла нужный закуток по едва заметным признакам: спутниковые тарелки, спрятанные под брезентом, тихий гул генератора. В крохотной лавчонке, заваленной разобранными телефонами и мотками проводов, сидел парень лет двадцати. Его пальцы порхали над клавиатурой с той же скоростью, с какой пальцы его предков ткали персидские ковры.

— Мне нужен нетбук. Маленький. На Linux, — сказала Захра, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

Он исчез в глубине лавки, вернулся с невзрачной коробкой без маркировок.

— Китайский. Хороший процессор. Память зашифрована. Девятнадцать миллионов риалов.

Дорого для такого устройства. Но она платила не за железо, а за молчание.

— Документы не нужны?
— Какие документы? — он пожал плечами. — Вы покупали у меня чехол для телефона. Если кто спросит.

Он завернул нетбук в старую газету. Сделка заняла не больше минуты.

Вернувшись в машину, она сидела несколько мгновений, держа в руках этот свёрток. Он был тёплым, почти живым. Это был не просто компьютер. Это был инструмент для совершения греха. Или для спасения. Молитвенный коврик и эшафот одновременно.

Она открыла автомобильную аптечку. Белый крест на зелёном фоне. Бинты, йод, обезболивающее — все, что нужно для лечения физических ран. Она отодвинула стерильные пакеты и положила нетбук на дно, под жгутом для остановки крови.

Захлопнув крышку, она завела двигатель. Сомнения никуда не ушли. Но теперь у них был физический вес и конкретное местоположение. Она только что поместила болезнь и лекарство в одну коробку. И теперь ей предстояло выяснить, что из них окажется сильнее.

Дома Амирхан смотрел новости. Диктор говорил о новых санкциях, о попытках задушить экономику страны. Насрин делала уроки, Зейнаб рисовала что-то, похожее на атомную структуру — круги внутри кругов.

— Как прошёл день? — спросил муж, не отрывая взгляда от экрана.
— Обычно. Калибровка. Измерения. Рутина.

Хет (ח): Цифровая каллиграфия