«Аватар: Огонь и пепел» — в триквеле Джеймса Кэмерона гармония больше не гарантирована

Более десяти лет фильмы Джеймса Кэмерона из серии «Аватар» строились на утешительной идее о том, что Вселенная живая, взаимосвязанная и духовно чистая.

Часть удовольствия от просмотра вплоть до финальных титров — это уютное чувство, что мы совсем не похожи на тех злобных людей, стремящихся уничтожить роскошную биолюминесцентную утопию Пандоры с ее гигантскими синими кошколюдьми и погруженными в самосозерцание китообразными существами. Кэмерон хочет напомнить нам: если бы мы меньше гнались за прибылью и больше прислушивались к природе, всё, вероятно, было бы хорошо.

В «Огне и пепле» эта уверенность начинает скисать. Это все еще узнаваемое кино вселенной «Аватара»: технологии абсурдны, искренность остается главным оружием, а существа выглядят так, будто их создал благосклонный бог с докторской степенью по морской биологии. Но что-то сдвинулось. Гармония больше не гарантирована; природа не спешит выбирать чью-либо сторону. Триквел предстает странно дискуссионным, спорящим то с аудиторией, то с самим собой. Сага, когда-то обещавшая равновесие, теперь, похоже, заворожена расколом. «Аватар» начал задавать куда более трудные вопросы, чем когда-либо прежде.

На’ви, порвавшие с песней

Живущий на вулкане клан Мангкван, возглавляемый свирепо-невозмутимой Варанг (Уна Чаплин), демонстрирует, что не все На’ви — мирные хиппи. Мангкван — это народ, верящий, что Эйва их бросила. Они полностью отключились от пандорианского божества-нейросети и предпочитают проводить дни, сжигая небесные корабли, грабя обломки и с энтузиазмом убивая всё, что все еще верит в гармонию.

Поразительно, как фильм трактует их насилие: оно выглядит логичным. Мангкван — не испорченная ветвь эволюции и не временное препятствие, которое нужно духовно исправить; это культура, сформированная чувством отверженности. Их агрессия преподносится не столько как моральная ошибка, сколько как стратегия выживания; их насилие — ответ на кажущуюся беспомощность Эйвы.

Внезапно на пышной лесной луне появились междоусобные конфликты, набеги за ресурсами и тревожное осознание того, что духовная покинутость способна превратить даже биолюминесцентный рай в подобие «Безумного Макса». Кэмерон ждал три фильма, чтобы намекнуть на этот внутренний разлом, и когда он случается, это тихо подрывает одно из самых утешительных допущений «Аватара»: что гармония — это состояние по умолчанию, а конфликт всегда приходит извне.

По крайней мере, это что-то новое. «Огонь и пепел» может повторять знакомые кэмероновские ходы — мегафауна, восстающая, чтобы сбить человеческие технологии с небес по команде «духовного вайфая», — но мало кто мог предсказать, что полковник Майлз Куоритч (Стивен Лэнг) проведет большую часть своей второй жизни, завязывая романтические отношения с вулканической ведьмой.

Если Эйва — всего лишь нейросеть, почему она ведет себя как ветхозаветный бог?

Предыдущие части «Аватара» всецело поддерживали идею о том, что божество Пандоры — не просто смутное духовное присутствие, а полностью функционирующая, физически подключенная система защиты от разрушительных чужаков. Эйва была реальна. С ней можно было взаимодействовать. К ней можно было взывать, и — если ставки в повествовании были достаточно высоки — она отвечала сокрушительной силой.

И все же «Огонь и пепел» тратит большую часть своего трехчасового хронометража, намекая, что даже бог, способный воскрешать мертвых, остается загадкой. Эйва не исчезает, но перестает вести себя предсказуемо. Помимо блейковского недовольства Варанг, есть долгие эпизоды, в которых Кири (Сигурни Уивер) просто не может убедить божество, что сейчас самое время прекратить валять дурака и натравить мегафауну на человеческих злодеев.

Это важнейший тональный сдвиг. Вмешательство, когда оно все-таки происходит, оказывается запоздалым, грубым и неизбирательным. Молитвы остаются без ответа. Связи обрываются. Эйва ведет себя уже не как отзывчивая система, а скорее как огромное древнее присутствие, действующее согласно приоритетам, недоступным никому другому. Оказывается, единственное, что может быть более фрустрирующим, чем отсутствие физических доказательств существования бога, — это наличие абсолютных доказательств его существования при полной невозможности добиться от него ответа.

Момент, когда человечество перестает быть временным явлением

Молчание Эйвы не означает, что ничего не происходит. Просто всё происходящее больше не поддается прочтению. Когда у Паука заканчивается кислород, планета не отвечает на молитву и не посылает знак. Вместо этого она редактирует его: Кири входит в транс, земля откликается, и Паука окутывает и пронизывает живой мицелий, тихо перестраивая его тело под условия Пандоры без объяснений или согласия.

Здесь моральная ясность франшизы окончательно рушится. Если Эйва защищает себя от вторжения из-за звезд, зачем демонстрировать — таким явно биологическим способом, — как люди могут жить на лесной луне без масок, аватаров или притворства, что они стали На’ви? Паук не ассимилирован духовно; он усовершенствован. Вмешательство подается не как благословение или наказание, а как простая адаптация. Это решение, которое вообще обходит вопросы морали стороной.

Последствия очевидны и пугающи. Корпорация RDA может не понимать, почему Паук был изменен, но теперь они знают, что адаптация возможна. Проблема человечества всегда заключалась не в этике, а в масштабируемости. Сколько времени пройдет, прежде чем кто-то поймет, как повторить этот трюк без Эйвы, без Кири и вообще не спрашивая разрешения?

Джейк Салли и Нейтири едва не теряют моральное превосходство

Джейк Салли в исполнении Сэма Уортингтона всегда был стабилизирующим центральным героем «Аватара»: человек, который прозрел, перешел на другую сторону и доказал, что моральная ясность может пережить первый контакт. Но что происходит, когда спасение планеты от человечества начинает выглядеть как убийство одного из своих? Когда Джейк всерьез обдумывает убийство Паука — не в гневе, а с мрачным расчетом — это одна из самых тревожных сцен, которые Кэмерон когда-либо допускал в этой вселенной. Паук не злодей, но на мгновение нам предлагают увидеть в нем не более чем неудобное, беззащитное доказательство концепции — тикающую бомбу, которую можно по-тихому обезвредить.

То, что Джейк и Нейтири (Зои Салдана) в конечном итоге решают, что не готовы пойти на такую жертву, едва удерживает сагу от скатывания на очень скользкую дорожку. Но ущерб уже нанесен: решение оставить Паука в живых не восстанавливает моральную ясность, а наоборот, обнажает, насколько хрупкой она стала. С этого момента праведность больше не выглядит чистой. Выживание означает необходимость мириться с неприемлемыми рисками, скомпрометированными идеалами и людьми, которые не вписываются в чью-либо историю о добре и зле.

Куоритч может стать абсолютным выживальщиком

Всё это подводит нас к Лэнгу, бывшему бичу На’ви. К третьему эпизоду лидер сил вторжения трансформировался в нечто гораздо более сложное, до такой степени, что трудно представить, где он окажется, если выживет после того падения в финале «Огня и пепла». В то время как Джейк и Паук — люди, научившиеся жить как туземцы ради выживания на Пандоре, Куоритч продолжает эксплуатировать ресурсы планеты, так и не узнав ничего о месте, которое сделал своим домом. Его союз — и роман — с Варанг едва ли больше, чем нигилистический брак по расчету. Он не верит ни в Эйву, ни в гармонию, ни в чувство принадлежности. Он верит в рычаги давления.

В саге, которая все больше повествует о выживании через адаптацию, Куоритч представляет собой самый опасный вид: человека, который никогда не откроет глаза на чудеса Пандоры, потому что он духовно дальтоник. Остается лишь надеяться, что четвертая и пятая части не уйдут в историю искупления, потому что по сравнению с таким развитием персонажа переход Вейдера на светлую сторону покажется мягким ретконом.